Отец
Работать рядом с отцом… Мечта реализовалась, но стала адом… Папа не понимал, что я молчу просто из жалости: отец сильно сдал и постарел… 3накомая вроде бы ситуация. Можно сказать, штатная. Состояние больного резко ухудшилось, и назначенную на среду операцию пришлось начинать немедленно.
Длилась она почти четыре часа, но нам удалось спасти его.
Мы выходим из операционной и в дверях сталкиваемся с заведующим отделением. Он в бешенстве.
— Кто принял решение об операции? Что молчишь? — кричит он, и больные осторожно прикрывают двери палат.
— Я, — отвечаю устало.
— На каком основании?
— На основании диагноза, — накаляюсь я, хотя на споры и диспуты не осталось никаких сил.
— С каких пор вы принимаете решения в моем отделении? — он повышает голос до крика.
— С тех пор, как стал врачом, — я обхожу его трясущуюся от гнева тощую фигурку и торопливо направляюсь в ординаторскую. Там ждет Оля. Она уже согрела чай и теперь смотрит на меня с сочувствием и пониманием. «Это невозможно! Мне давно нужно уйти отсюда!» думаю я, отхлебывая горячий чай. Но, черт побери, как не хочется: отличная, оснащенная по последнему слову техники современная клиника, прекрасные специалисты, у которых можно учиться и учиться. И женщина, которую я люблю. «И настоящий психологический террор заведующего отделением. Невыносимая обстановочка!» напоминаю себе со злостью.
— Не переживай. Ты же знаешь, его не переспорить… Оля, наверное, научилась читать мои мысли. Заведующий отделением врач от Бога. Мало того, он мой отец. И в этом, собственно, вся проблема… Сколько себя помню, он всегда жил только медициной. Другие ездили на курорты, не пропускали театральных премьер, и чего греха таить не брезговали материальной благодарностью от спасенных ими пациентов. А этот бессребреник, погруженный в таинственный мир хирургии. Книжные полки ломились от медицинских атласов, справочников, научных журналов, и я с детства обходил стороной все, что касалось медицины. Мне казалось, что именно она превратила отца в требовательного, сурового, жесткого члена таинственной касты докторов, подчиненного единственной цели: забыть о собственной жизни, чтобы спасти чужую. Но ведь от этого страдают те, кто с тобой рядом. В общем, после школы я пошел в строительный, два года с недоумением взирал на сухие скелеты чертежей, а потом… Ничего не поделаешь, поступил в медицинский и с отличием окончил его. Это было призвание, и я решил от него не отказываться только потому, что отец тоже врач. Зеленым интерном пришел в эту клинику три года назад. Мечталось, как мы с отцом будем склонять головы над рентгеновскими снимками и мучительно искать реальный ход, который поможет вернуть человеку здоровье или даже жизнь. Однако уже на первый день работы отец разрушил мои мечты демонстративно критичным отношением к моим способностям. На самом деле не хотелось никому мстить, а тем более доказывать свою значимость. Пусть отец еще покомандует! — Все было не так: он устраивал свои «разборки» на глазах других врачей, и среди них была Ольга. Мог ли я думать, что после публичных бичеваний эта стройная высокая леди доктор обратит на меня внимание. Но мы подружились, а потом дружба переросла в любовь.
— Ты прекрасный специалист, Олег, — успокаивала меня Оля. И твой отец осознает это. Просто не хочет, чтобы кто-нибудь подумал, будто он к тебе относится лучше, чем к другим.
— И поэтому демонстративно относится ко мне гораздо хуже, чем к другим, — с досадой ответил я.
— Да у вас характеры схожи, — улыбнулась Оля. — Ты ведь тоже не сдаешься! И многого достиг. Олег, тебе не хватает опыта, но врожденный талант хирурга у тебя не отнять.
— Только отец не желает признавать этого, хотя, если честно, мне до него далеко, — я был искренен.
— Поэтому заведующий отделением он, а не кто-то другой, и это справедливо, — улыбнулась Ольга. — Ничего, со временем он перестанет к тебе придираться. Вот увидишь…
С тех пор прошло три года, я окончил интернатуру и остался работать в клинике. Рядом с Олей, которая стала за это время не только любимой женщиной, но и единомышленником. Рядом с отцом. Казалось, еще немного и лед растает, я наберусь опыта, и ему просто не к чему будет придраться, как говорила Оленька. Но он находил все новые и новые огрехи в моей работе, и это было невыносимо. Будь он чужим человеком, обычным коллегой по работе, я бы не церемонился. Он кричал, махал руками, отчего худенькое тело вздрагивало, а я смотрел на него и думал: «Боже, как папа постарел. Ну как он не поймет, что я уже вырос. Его крики не способны сделать меня более или менее порядочным, профессиональным или просто умным. Как остановить этот бесконечный бред?» И я молчал, потому что просто жалел его. Улетучились воспоминания юности, когда я назло отцу поступил в строительный институт, обрился наголо и напялил потертые драные джинсы, утверждаясь, как мог. Глупости! Мне некому было мстить, а тем более доказывать собственную значимость. Пусть покомандует еще! Пусть покричит, раз иначе не может! В конце концов, в клинике все давно понимают смысл наших ежедневных стычек и не делают из этого трагедии: так, рабочие моменты. Все на своих местах заведующий отделением распекает подчиненного. Ничего, в общем-то, особенного. Придирки отца были бесконечными. В конце концов я свыкся с этим, как с рабочими моментами. Но сегодня терпение лопнуло. На операционном столе еще лежал человек, которого мы с Ольгой буквально вытащили с того света, а отец, казалось, забыл даже о сути нашей профессии. Я принял решение без него. А что было делать? Ждать, пока он вернется из Министерства здравоохранения, где решался вопрос поставок нового оборудования для отделения? Больной успел бы три раза скончаться как этого можно не понимать?! Я терпел три года только ради того, чтобы работать под его началом. Я глотал обиды только потому, что безумно, как собственное дитя, жалел катастрофически стареющего родного человека и хотел быть рядом, чтобы помочь и поддержать. А может, я ошибался? Может, гораздо гуманнее работать отдельно? Может, это сохранит нервы и мне, и ему? Я допил уже остывший чай, посмотрел на Олю и положил перед собой чистый лист бумаги.
— Прости, папа, я ухожу! — сказал я. Через десять минут заявление об увольнении лежало на столе главного. — Подумай хорошенько, Олег Палыч, — сказал Владислав Ильич, покрутив его в руках. Зайдешь через пару дней… Новость о моем увольнении мгновенно растеклась по отделению, и уже через час медбрат Коля, по совместительству секретарь отца, сообщил: — Олег Павлович! Вас вызывает Павел Харитонович! Отец склонился над снимками девчушки, поступившей в отделение ночью, и, казалось, уже забыл обо всем другом.
— Потоптавшись на месте, я негромко кашлянул. Он поднял голову, и мне показалось, что его глаза блестят как-то слишком неестественно.
— Олег, в чем дело? Почему ты увольняешься? — спросил отец растерянно. Я неопределенно пожал плечами.
— Не хочешь отвечать? Почему? Неужели это из-за меня?
— Да, — с заминкой ответил я, отметив, что в общем-то такой простой ответ дался мне неимоверно тяжело.
— Так будет лучше, папа. Для нас обоих. — Почему? — беспомощно повторил грозный завотделением.
— Потому что я устал бороться с тобой, отец. Вернее, мне надоело это бессмысленное соревнование. Надоело чувствовать себя несмышленым ребенком и доказывать тебе, что я давно вырос и что-то значу. Что не зря выбрал эту профессию. Я решил наконец быть самим собой и не хочу, чтобы ты хватался за сердце в своем усердии в очередной раз поставить меня на место, — я выложил все и теперь чувствовал себя совершенно опустошенным и безмерно виноватым.
— Ты на своем месте, сынок, — вдруг как-то глухо сказал отец и, тяжело поднявшись со стула, подошел ко мне. — Не стоит оставлять любимую работу из-за придирок взбалмошного старика. Ты отличный специалист, я горжусь тобой. Ты хирург от Бога!
Я столько лет мечтал услышать эти слова, но сейчас они прозвучали как извинения наказанного ребенка, которого строгие родители поставили в угол. Отец стоял передо мной маленький, сухонький старичок, беспомощный и растерянный. Он не старался унизить меня, просто хотел как лучше. Не хотел, чтобы люди говорили, что родные детки всегда в приоритете. Он всегда был борцом за справедливость. А еще не умел показывать истинных чувств. Я порывисто обнял его и прижал к себе.
— Не волнуйся, папа, все будет хорошо, — я молол какую-то чушь и чувствовал, будто отец это я, а он мой растерянный и обиженный сын. Его срочно надо было успокоить, вернуть уверенность, пусть даже обычную сварливость, только бы он не смотрел на меня так растерянно. Только бы опять стал сильным.
— Ты же заберешь заявление, сынок? — спросил он с надеждой.
— Не сомневайся, — я разложил на столе снимки новой пациентки и наклонился над ними. А что тут у девочки из четвертой палаты? Мы оба склонились над снимками новой пациентки. Мы снова были в работе… Щуку кинули в реку! Отец тут же оживился, склонился над снимками и принялся взволнованно объяснять, а я слушал его и думал: неужели Ольга права, утверждая, что мы точная копия? Такой же упрямый характер…. С тех пор изменилось многое. Не изменились только мы с папой. Он по-прежнему ворчит, но, глянув на меня, останавливается. А я… Я стараюсь принимать решения самостоятельно и очень боюсь подвести отца.
Свежие комментарии